«ОНИ ДАЖЕ НЕ ПЛАКАЛИ»
Что увидели в Беслане врачи-добровольцы и спасатели МЧС из Кабардино-Балкарии
Мужчины превращались в детей. Плакали, как дети. Дети молчали. Раненые и умирающие — без стона, без плача. Они не помнили своих имен. Из морга во дворе больницы забирали мертвые семьи. Уносили на руках. Машин не хватало для тех, кто еще оставался в школе.
Наталья Капшукова не хочет рассказывать самое страшное и просит не приукрашивать то, что рассказала. Она — врач-анестезиолог республиканской больницы в Нальчике. 3 сентября работала в Бесланской школе № 1 на сортировке.
Сортировка — это когда врачи осматривают на месте вынесенных из очага и рассортировывают по характеру повреждений, возрасту или констатируют смерть.
После Беслана Наталья не включает телевизор, не хочет ходить на работу, не хочет вспоминать и рассказывать. Интервью с ней — это долгие паузы и короткие фразы: «Не помню сколько… Помню лица… Не вижу смысла рассказывать… Ничего не закончилось… Жизнь уцелевших детей изувечена».
Марина Тумова выносила детей из школы. Под пулями. «Было очень страшно думать, что в любой момент могут подстрелить». — Молодая женщина все время плачет. Оправдывается: «Ничего не могу поделать, слезы сами по себе текут. Я теперь поняла, что значит, когда говорят «прошлое стоит перед глазами». Не имеет значения, закрыты у тебя глаза или открыты — ты видишь лица этих детей, слышишь их голоса, этот страшный спортзал, где детские ножки, ручки, худенькие тельца, головы без лиц. Трехлетний мальчик не отпускает руку, приходится вырывать и передавать малыша дальше. Девочка просит вынести из спортзала мертвую маму: «Маме больно. Ей нужно пришить голову…».
«Девочки мои так изменились. Молчат, отсутствуют, обращаешься к ним — плачут. Лучше бы я поехала сама», — сокрушается завотделением Инна Абазова. Это — о врачах.
В группе врачей-добровольцев из Кабардино-Балкарии других женщин, кроме Марины Тумовой и Натальи Капшуковой, не было. Воспоминания мужчин еще лаконичнее.
Алим Карданов, директор Нальчикского центра медицины катастроф: «Врачи, которые работали внутри оцепления, с этим не столкнулись. А нам на входе в больницу пришлось отбиваться от обезумевших родственников. За каждой новой машиной из школы бежали толпы. Я сорвал голос, пока отгонял людей, чтобы оказать помощь раненым. Много лет я реаниматолог, но такого не видел никогда. Наши врачи работали мужественно и профессионально, даже девочки наши спасали детей под обстрелом».
Детский реаниматолог Владимир Барагунов сначала работал в модуле Центроспаса — это палатка, специально оборудованный полевой госпиталь. Сюда после сортировки приносили только детей до 12—13 лет: «Ранения были в основном сквозные — в грудную клетку, в голову. Несли потоками. За день — три или четыре потока с интервалом в десять минут. Работаешь, как машина: принесли, положили, осмотрел, оказал помощь, распорядился, куда везти, и к следующему. И так до поздней ночи, пока стрельба не прекратилась полностью». Живых Барагунов не помнит, запомнились дети, которых приносили уже мертвыми: «Они такие красивые…». Доктор опускает голову, плачет: «По роду работы мы видим страдания детей каждый день. К этому нельзя привыкнуть, но можно как-то философски обосновать и принять, когда ребенок болен. А здесь… Гнев и обида оттого, что искалечены или погибли здоровые дети».
В дежурке МЧС — трое молодых спасателей. Ночью приехали из Беслана, утром вышли на смену. Они пытаются что-то рассказать. Сбиваются, отвечают невпопад. Спасателям из КБР достался участок в районе столовой. Между школой и железной дорогой.
«Когда все началось, наши могли запросто перестрелять друг друга, настолько все было неожиданно. Было страшно. Ощущение, что стреляют все и отовсюду. Потом из калиток частных огородов побежали заложники. Я начал подхватывать раненых и уносить в сторону из зоны обстрела». — Алексей Козырев в спасателях совсем недавно, парень искренне удивляется, что уцелел в этом аду.
«Эти уроды не оборонялись, они вели прицельный огонь по убегающим детям, врачам и безоружным спасателям. В школу мы могли зайти только под прикрытием ребят из ФСБ. И не погибли, потому что нас прикрывали. Первым, кажется, вытащил парня из «Альфы», который нас прикрывал, а потом дети, женщины, хотя в спортзале живых почти и не было. — Геннадий Афаунов — спасатель со стажем. Он думает, что с детьми кроме ранений случилось еще что-то, более страшное. — Мне кажется, дети не чувствовали боли. Несешь трехлетнего малыша, рука у него перешиблена в трех местах, из ноги торчит кость. А он не кричит, не плачет, даже не стонет. Слова «шоковое состояние» сейчас заездили, но других просто не найдешь».
От Нальчика до Беслана — сорок минут на легковушке. Это другая республика. После трагического освобождения заложников республиканская станция переливания крови работает в усиленном режиме. Врачи не справляются с потоком людей, которые приходят сдать кровь для бесланских детей. Студенты записываются в очередь на несколько дней вперед.
А местный еженедельник «Газета Юга» проводит опрос: «Кто ответит за Беслан?». Действительно: кто?
Фатима ТЛИСОВА, Нальчик
09.09.2004
http://novayagazeta.ru/data/2004/66/10.html
